XVI. Слово исповеди

Слово исповеди

 

В каждом слове бездна пространства,

каждое слово необъятно…

Гоголь Н.В.

 

Есть в храме Божием особое место – исповедальный аналой. Именно здесь слова о грехе, который в своей изощренности и разновидности многолик и многообразен, становятся объективной реальностью. Если слова эти произносятся с искренним покаянием и смирением, а грешная душа и скорбящее сердце стремятся к удивительному состоянию стать «паче снега убеленными», то можно наблюдать чудо: к аналою с крестом и Евангелием подходит поникший и расстроенный грешник, а после исповеди и разрешительной молитвы, уходит иной, преобразившийся человек, готовый вместить в себя Христа.

Плач о грехах заповедан Господом. Блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф. 5, 4). Но для утешения одних слез не достаточно. Необходимо слово покаяния и слово разрешения. Если под священнической епитрахилью слышишь лишь всхлипывания и сокрушения со скороговоркой «грешна (или грешен), батюшка во всем», то это далеко не исповедь. Это не слезы раскаяния, а просто сожаление о содеянном, тем более, когда обуревает страх о наказании.

Грех конкретен и четко выражен, так же конкретно должно быть и слово о нем. Иначе миазмы толком не исповеданного греха обязательно дадут себя знать в ближайшем будущем. Именно поэтому вполне оправдана практика, если кающийся растерян, скован или не может по ряду причин четко изложить свои преступления пред Богом, попросить его записать грехи на бумаге. Не надобно забывать и то, что врагу мира сего крайне неприятно видеть кающегося грешника. Понимая, что он лишается потенциального союзника, лукавый чинит препятствия до последнего покаянного вздоха.

Чувства и слово помогают друг другу, но все же приоритет остается за вторым, недаром в одной из молитв перед исповедью говорится: Сам яко Благ и Незлобивый Владыко, сия рабы Твоя словом разрешитися благоволи. Покаянный плач дело хорошее, но за слезами должно быть понимание тяжести падения, решимость бороться с этим грехом и словесное подтверждение принятого решения.

И вот здесь, когда становится понятен приоритет слова, появляется новый камень преткновения – многословие, за которым стоит в большинстве случаев или желание оправдать свой грех, или чисто психологическое стремление «выплакаться». Тем более, что в лице священника исповедник часто находит молчаливого слушателя, вместе с ним вздыхающего, сочувственно кивающего, да еще и успокаивающего. Отрицать и избегать пастырского сочувствия конечно не надо, но необходимо и держать в уме евангельское:«За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12, 36-37).

Так уж устроен человек, что согрешив, он ищет себе оправдание. Это не порок дня нынешнего. Начало положил наш прародитель Адам, когда после собственного греха он изначально обвинил в нем Еву. А затем и Бога, за то, что Он дал ему эту жену (см. главу 3 Бытия).

Лишнее слово пред Евангелием на исповеди может повредить раскаянию, сделать его лишь повседневным сожалением и не преобразит душу. За многоглаголаньем теряется четкий смысл греха и обычно из состояния «я грешен» следует невидимый переход в безликое сожаление «мы грешны».

Споры и дискуссии о том, как подробна должна быть исповедь идут со времен давних и, наверное, не прекратятся до дней последних, но вывод из них можно сделать уже сейчас: исповедь должна быть настолько подробной, чтобы ее понял священник.

Всё. Иного не надо.

Не редки сетования наших прихожан на то, что одних священник исповедует подолгу, а на других, казалось бы, только епитрахиль положил и уже молитву разрешительную читает.

Здесь не нерадения батюшки и не желание выделить кого либо из кающихся. Просто одни приходят и говорят «слово», четкое, конкретное и покаянное, а вторые устраивают из Таинства монолог с перечнем причин, последствий и влияний греха на всех, кого знают, любят или отвергают. Этот театр одного актера, особенно в исполнении человека, которого исповедующий священник видит первый раз в жизни, не только затягивает исповедь, но и очень часто не приводит ни к какому результату. Итог предсказуем: священник превратился в психолога, исповедующий гордится своей смелостью и радуется, что его наконец то выслушали, а Бог остается в стороне. Покаяния ведь не было. Вернее, те ростки искреннего сожаления и стыда забетонированы потоком оправданий и обстоятельств.

Несомненно, многие из нас часто испытывают желание о котором эти поэтические строки:

Но ведь столько раз в любом кричало

и шептало это же начало:

“Граждане, послушайте меня…”

Граждане не хочут его слушать,

гражданам бы выпить да откушать.

Действительно, в сегодняшнем мире прагматизма, рациональности и современных технологий очень часто перемолвится даже двумя искренними словами можно только с компьютером в интернете, да и то зашифровав себя псевдонимом. Все болеют собой и своё «я» является приоритетом в жизненной повседневности, но исповедальный аналой не телевизионное шоу, куда приходят излить душу по ранее написанному сценарию. Иное это место. Страшное своей голой, неприкрытой откровенностью зла и великое по результату. Сам Господь устами священника говорит: «и аз, недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих».

Священник предстоит пред Богом у престола церковного, совершая Евхаристию. Верующему чаду церковному тоже дано это право, оно реализуется именно на исповеди. Поэтому здесь, под священнической епитрахилью, пред Крестом и Евангелием каждое слово должно быть правдиво, искренне и достойно Того, с Кем разговариваешь.

Надобно помнить апостольское: «Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело». (Иак.3:2)

Бережно, целомудренно обращаясь с бесценным даром слова, мы в результате становимся сородником Самого Божественного Логоса, Воплощенного Слова, — Господа нашего Иисуса Христа.

 

 

Протоиерей Александр Авдюгин

 

 

«Кашин Православный» 2010-2014 ©